Теплеть начало рано. В это время в Ланфе становиться заметно больше людей. Вальгард замечал это каждую новую весну. Зимы здесь были не такие холодные, как на его родине, но все-равно только с весной появлялись базары и тянулись люди из Дамани. Дамани - второй город на острове Лианфир, и, в отличии от Ланфа, находился на побережье. Там часто можно было не только чародеев, но и людей - торговцев. А поскольку торговать сами с собой круглый год они не могли, то старались найти чародея, который проведет их в Ланф. Здесь торговля начиналась с новой силой.
Ланф многих манил. Когда-то Вальгарду он казался городом из детских сказок. И если отбросить то, что за годы проведенные на Лианфире он привык к острову, то тот действительно представлял собой уникальное место. Чародеи жили везде - и в Агре, и в Эйсгарте, и в Нордхейме, но ни в одном городе не было их такого количества. Здесь удивительнее быть не чародеем, чем наоборот. И это придавало Ланфу загадочность и очарование.
Хотя если отбросить то странное влияние, которое оказывал Ланф на всех впервые приехавших на него, город был самым обычным. И ссоры на базарах случались самые обычные.
Весной некоторые чародеи уходили в Темнолесье (вряд ли далеко, потому что это было довольно опасно), чтобы собрать травы, которые продавали на базарх в Ланфе. Иногда подобные травы хорошо подходили для разного рода эксперементов, в том числе тех, которыми занимался Вальгард. Обычно цены за подобные травы были весьма высоки в силу редкости товара и его уникальности, поэтому приходилось некоторое время торговаться. Продавец - чародей с узкими раскосыми глазами, сбавлял цену очень неохотно. Хотя в тот момент, когда он заметил у Вальгарда кольцо с Единым символом, Лунд подумал, что тот все-таки решит сбавить цену, но вместо этого его глаза сузились еще больше, он поцокал языком и вновь назвал прежнюю цену. К несчастью для Вальгарда рядом топтался еще один покупатель. Торговец явно был рад этому обстоятельству. Его улыбка расцветала на глазах Вальгарда, что раздрожало чародея еще больше.
Нехотя Вальгард потянулся за кошелем, кажется, придется все-таки отдавать названную цену, но в это время неподалеку послышалась брань. Оба, и Вальгард, и торговец одновременно повернули головы.
Шум разростался. В ссору стали включаться и другие случайные прохожие. Вальгард пытался понять, что же стало причиной подобного, но разобрать что либо все-равно не удалось. Увидел он только какого-то невысокого мужчину с большими ушами. Тот о чем-то разговаривал с каким-то типом. Второй явно был недоволен случившимся, хотя первый и стремился избежать ссоры, как показалось Вальгарду.
- Если не будите брать, другому продам.
Узкоглазый торговец оторвался от созерцания ссоры и вновь вернулся к более насущному вопросу.
- Пусть забирает, - Вальгард махнул рукой. Торговаться ему изрядно надоело, к тому же справедливо можно было предположить, что второй покупатель был знаком с торговцем и так они оба решили набить цену.
Под недовольные возгласы продавца Вальгард пошел в сторону, где только что была ссора. После того, как парень с большими ушами ушел прочь, все невольные зрители и участники вновь вернулись к своим делам. Даже тот, кто начал эту ссору уже не было. Зато откуда-то со стороны доносилась брань про телячьи зубы. Вальгард отчетливо слышал, что торговец кричал что-то про них.
Пройдя несколько шагов Лунд остановился и опустил взгляд на землю. Там, где только что стояли участники ссоры, валялся кусок пергамента. Рисунок (а судя по черным линиям от угля, там явно был рисунок, точнее его кусок) был уже затоптан не одной парой ног, поэтому разобраться в нем было не так и просто. Вальгард повертел головой, надеясь найти владельца рисунка, возможно вещь была все же ценная. Сам не зная почему, он решил ее все-таки вернуть. В противоположную от торговца трав сторону, прямо туда, где все еще спорили про телячьи зубы, уходил бывший владелец оторванной части.
- Эй, - крикнул Вальгард, стараясь пробраться как можно ближе, было не удобно, мешали толпившиеся покупатели. - Эй!
Узнать потерявшего часть рисунка среди толпы было просто, а вот сделать так, чтобы он понял, что обращаются к нему, куда сложнее. В этот момент кто-то толкнул бочку, так сначала опасило накоренилась, а затем с грохотом упала и покатилась вперед, подгоняемая, в этом Вальгард готов был поклясться, ветром вызванным волшебством. Бочка катилась аккуратно в сторону торговца телячими зубами.

[indent] — Ты не знаешь, где твой брат? — Голос матушки звучит певуче и спокойно, вопрос задан обыденно и как бы между прочим. И лишь долгие годы совместной жизни и житейских ситуаций научили домашних различать тонкую грань интонаций, скрываемых истинной леди слишком ловко, чтобы быть очевидными с первого и даже со второго раза.
[indent] Лайна поднимает взгляд от сливочного бламанже, беспокойно вздрогнувшего на поданной прислугой тарелке, и встречается глазами с матушкой, смотрящей внимательно и безотрывно на дочь поверх плавного фарфорового изгиба чашки, пока выцеживала со дна последний глоток послеобеденного чая. Как Марселин умело сглаживает свои эмоции и истинные мысли на нежном круглом лице, точно так же у самого младшего ее дитя не получается скрыть и толику информации, откровенно читаемую в честных глазах цвета майской лазури, сломанной линии бровей или же еще по-детски пухлых губ. В тишине комнаты с высокими сводами слишком громко и отчетливо хлопнул о каменный пол каблук упавшей с ноги маленькой леди туфельки, которую она до этого мечтательно раскачивала в воздухе под столом, предаваясь сладостным (но не настолько, как двойной десерт) мечтам. Румянец заливает упругие щеки Элайны — маменька не одобряет таких фривольностей, как хорошо, что кроме них здесь больше никого нет! Отец отправился на какую-то слишком важную встречу, чтобы пренебречь домашней трапезой в кругу семьи, старшие братья вслед за ним увязли в своих делах, все чаще не являясь домой на общие обеды и ужины (матушка цокает языком и грустно качает головой, ее слепо любящее родительское сердце никак не может смириться с тем фактом, что взрослые лорды больше не нуждаются в ее опеке и ласковой руке). А вот младшего из братьев, золотоволосого Леона, которому достается больше свободы, чем наследнику-баронету, и меньше присмотра, чем единственной сестре, нигде нет. Впрочем, новость ли это?
[indent] Эла вздыхает. Пряча взгляд за опущенными ресницами, она натыкает на крайний зубчик десертной вилки иссиня-фиолетовую ягоду ежевики, голос шелестит:
[indent] — Я не знаю, матушка, — но обе сами себя обманывают в этом неведении. Повадки младшего лорда и его выходки известны в этом доме всем, но по негласной традиции никто не озвучивал их вслух. Как-то раз Элайна случайно услышала разговор барона и баронессы, чему виной была плохо закрытая дверь рабочего кабинета Бенуа и придавленный возмущением громкий шепот Марселин, оправдывающий вседозволенность Леона его юношеством, требующим хорошенько выветрить всю дурость, чтобы в свой срок стать серьезным мужем. Приняв это за непреложную истину, девица Сорель вмести со всеми прощала баловство брата и смиренна ждала часа икс. Но он все не наступал и не приходил, совсем как загулявший Леон, зачарованный громкими гуляньями с друзьями и пестрыми дамскими юбками. Лайна снова вздохнула и вправила голую ступню в упавшую туфлю.
[indent] Мадам Сорель благоразумно перевела тему: в Гвиллин приехало семейство Гарнье, хорошо бы Элайне завести доброе знакомство с их дочерью, Элизой, тогда, быть может, и ее отец не будет так принципиален относительно всяческих слухов, распускаемых в людской среди слуг. Девушка ерзает на стуле и с угасающим интересом смотрит на свой десерт — матушка опять все решила за нее, когда и с кем дружить. Конечно, у дочери барона совсем нет подруг, ей хватает братьев и книг, но разве нужно что-то еще? Как сложно быть правильной леди!
[indent] Что-то пробормотав в ответ — кажется, очередное согласие, чтобы Марселин ослабила свой напор, — Эла выскальзывает из-за стола и, будучи окрыленной улученным часом свободы, отправляется в сад, к своему любимому потаенному месту у дикого пруда. Там в обществе поющих в камышах лягушек и шелестящих на исходе дня цикад, она сделала несколько зарисовок пейзажа и попыталась дорисовать портрет дядюшки Филиппа по памяти, начатый на торжествах двухнедельной давности в честь шестнадцатилетия Лайны. Заложив карманный блокнот свежесорванной веточкой мелиссы, маленькая леди сделала несколько неспешных кругов вокруг розовых кустов, полюбовалась на облака, воспламенившиеся над горизонтом, а после направилась в дом, чувствуя себя счастливой и смиренной.
[indent] Настроение выдалось слишком воодушевленным, чтобы начать мурлыкать себе под нос недавно выученную сонетку, наложенную на импровизированную музыку. Элайна развязала бант на шее у бархатного чокера, спрятала его в шкатулку, нагнулась и вдохнула запах уже начинающих увядать полевых цветов в вазочке на подоконнике, выглянула в окно, выискивая первые звезды на синеющем небосводе, и… Кто-то постучал в дверь.
[indent] Леон и какая-то растерянная барышня. Вопросительно вскинув брови, Лайна перехватывает смущенную улыбку брата и в очередной раз вздыхает, так трагично и невольно подражая маменькиным повадкам.
[indent] — Видимо, знакома, — наблюдая за вторжением в свои личные покои, леди Сорель без долгих объяснений понимает, что происходит и какая роль ей отведена в этом небольшом импровизированном домашнем спектакле. Услышав маменькины шаги, Эла испуганно округлила глаза, дрогнувшей рукой выудила из потайного кармана в складках своего платья тот самый блокнот с художественными зарисовками и в последний момент сунула его в руки Элизы. 
[indent] — Матушка..? А мы с Элизой показывали Леону сделанные в саду пейзажи… Леди Гарнье чудно как хорошо владеет тенями, ты только посмотри, — немного резковатым жестом собственника забрав обратно книжицу у незваной гостьи и сверкнув на брата недовольным взглядом, маленькая Сорель оказалась рядом с Марселин и раскрыла страницу с мелиссой, для пущего эффекта ткнув туда пальцем.
[indent] — Так вы знакомы с леди Элизой? — Осторожная недоверчивость проступает в тоне матери.
[indent] Лайна пытается совладать со своим лицом, чтобы озвучить как можно более честное «да, матушка, ты же сама мне советовала» — Элайна послушная дочь, порой даже слишком. Рукой же, заведенной за спину, подает безмолвные сигналы, сжимая и разжимая ладонь, — «святая Кель, Леон, не молчи и помогай!»

Раз в месяц они собираются за обеденным столом в роскошном особняке лорда Хайтауэра. Многолетняя семейная традиция с годами превратилась в необходимую формальность. Лейтон Хайтауэр давно равнодушен к успехам своих отпрысков, но каждый из них все еще стремится завоевать хотя бы одобрительную полуулыбку отца. За столом они рьяно перетягивают одеяло внимания между собой, вдохновенно рассказывая о небывалых успехах и грандиозных планах на будущее. Когда приходит очередь Гарта, он откладывает приборы и, промокнув рот салфеткой, одаривает присутствующих сдержанной улыбкой.

За его плечами блестяще законченное Орлиное Гнездо, два высших образования на базе Оксфордского университета, Кембриджская магистратура, дипломы, медали, благодарственные письма за участие в олимпиадах и конкурсах, десятки опубликованных во время обучения статей, золотые кубки за победы в чемпионатах по академической гребле, прекрасные рекомендации по итогам практики в лучших периодических изданиях Англии. В их семье так принято: если хочешь завоевать внимание и доверие отца, ты должен быть лучшим среди лучших, иначе рискуешь оказаться за бортом Хайтауэрской империи без права претендовать даже на самую малую ее часть. Они хорошо запомнили урок, который лорд Лейтон преподал Линессе, решившей, что может пойти против установленных семейных порядков. Теперь она шлет поздравительные открытки из Лиса в надежде сыграть на отцовской чувствах. Линесса забыла, что у него их нет. Лиссовская шлюха не может быть дочерью Лейтона Хайтауэра.

Гарт останавливает взгляд на отце во главе стола и с удовольствием делится с ним тем, как легко ему досталась своя колонка в The Guardian, какой фурор произвел его фильм о Тироше, как всполошилась из-за него общественность и как он рад, что смог привлечь общественное внимание к серьезным проблемам этого города. Впервые за вечер лорд Лейтон проявляет интерес к чему-то кроме бокала вина и Реи по правую руку, смотрит на Гарта, хмурится, но ничего не говорит. Отец выказал свое недовольство, теперь это лучше, чем ничего. Интересы Гарта лежат далеко за пределами нейтральной позиции Хайтауэров, которая обязывает держаться в стороне от политических распрей и социальных проблем. Они всего лишь наблюдатели, как любит говорить Лейтон. Гарт не хочет быть всего лишь наблюдателем. Поэтому через два года под псевдонимом “Greysteel” он записывает первый тридцатиминутный выпуск подкаста, посвященный смерти короля Роберта Баратеона: подробно разбирает случившееся, выдвигает теории, раскрывает грязные подробности его личной жизни, уверенно заявляет, что Баратеон заслужил свою смерть и выражает свое сожаление о том, что Серсея Ланнистер не взлетела на воздух вместе с ним.

— Он собирается включить эту суку в семейный трастовый фонд, — спустя четверть часа шепчет сидящий рядом Бейлор, с остервенением распиливая ножом стейк прожарки medium rare. Не трудно догадаться кого он имеет в виду. Все они одинаково ненавидят Рею. На другом конце стола она восторженно рассказывает Денизе о своем последнем благотворительном вечере. Рее около тридцати и она заняла место их с Хамфри матери восемь лет назад, когда отец узнал о том, что та изменяет ему с каким-то ресторанным критиком. Он вышвырнул ее из дома, лишив всех средств к существованию. В тайне от него Гарт ежемесячно перечисляет матери несколько тысяч фунтов. Негодование Бейлора оправдано. Рея - никто. Никакого отношения не имеет к их семье. Приходящая девка, в любой момент она может отправиться на улицу за тремя своими предшественницам. По словам Бейлора, Лейтон может сделать так, что именно она займет его место в совете и тогда во всех поднимающихся вопросах относительно Oldtown Corp. у нее будет два голоса - уже на один голос больше, чем у каждого из них. И судя по всему,  все к этому идет.

Рея пользуется повисшей за столом паузой и интересуется у Гарта, о чем будет следующий выпуск «Hightower Live». О том, как тебя будут собирать по кусочкам в портовых доках Пайка, думает он, улыбаясь, и поднимает бокал с вином.

[indent] Когда она все же обернулась, до боли знакомый корабль как раз покидал бухту, направляясь дальше, в бескрайнее море, что так сильно изменило ее жизнь за всего каких-то полгода. Морриган хотелось бы остаться там, на борту «Чешуи сирены» и позволить всему прочему миру просто быть. За свою жизнь она теряла так много и так многих, но там, в каюте, перекидываясь колкостями и шутками с Ризандом она будто бы… снова была собой. Снова была свободна и даже счастлива. Пока к ней не начали возвращаться воспоминания.
[indent] Воспоминания липкими щупальцами страха обвивали ее тело, заставляя просыпаться по ночам и лежать, невидящим взором вглядываясь в темные доски, пока картины ее прошлой жизни одна за другой вставали на места. Первым о ком она вспомнила был сын. Сын и та боль, что она так много лет носит в глубине своего сердца, вынужденная хранить тайну их родства. Быть может теперь, теперь когда она буквально смогла обмануть смерть у нее все же хватит смелости признаться ему. Признаться и вытерпеть новую волну боли от того, как он воспримет эту правду.
[indent] Но хуже всего было когда она вспомнила о своем кинжале. Кинжале Стража. Символе. Драгоценности. Верном друге, помощнике и защитнике. О самом ценном предмете из всех, коими она когда-то обладала и который умудрилась потерять. Злость и отчаяние отпечатались на ее лице глубокими складками в уголках губ и между бровей. Она практически потеряла аппетит и даже колкости ее потеряли прежнюю остроту и меткость. Без него она не вернется в Орден. Пусть лучше ее считают мертвой и однажды она действительно умрет, когда судьба сведет ее с темной душой, оказавшейся слишком сильной для стража, не обладающего кинжала. Так было с ее учителем. Так было с множеством тех, чьи имена она уже практически не помнила. Лучше она станет одной из них, чем навсегда похоронит себя в стенах Нентхолла, признанная отныне неспособной защищать и сражаться.
[indent] А потом он принес его для нее. Ризанд немыслимым, непостижимым и совершенно безумным способом нашел ее кинжал. Шок, неверие и радость ударили по ней так сильно, что… что возможно она сделала глупость, но в любом случае жалеть о содеянном не собиралась. Несколько дней она потратила на то, чтобы привести клинок в надлежащий вид после месяцев нахождения на морском дне. Несколько недель она заставляла Ризанда, Гейба, Фредерика и порой даже Лорелею с ее чарами тренироваться с ней, чтобы вернуть себе былую прыть. Чтобы мышцы вновь стали пригодны к битве, а разум действовал быстрее, чем осознание необходимых действий успевало окончательно сформироваться. Она вновь дышала полной грудью, вновь чувствовала себя… цельной. И теперь когда она встречалась взглядом с Ризандом ее глаза не напоминали мутные темные стекла, они сверкали и искрились от жизни.
[indent] О своем намерении вернуться она молчала. Молчала, хотя оба они понимали, что рано или поздно она заговорит об этом. И когда она произнесла эти слова в темноте его каюты, что за прошедшие месяцы успела привыкнуть называть своей, он лишь согласно кивнул, невольно чуть сильнее сжав свои длинные сильные пальцы, слегка причиняя ей боль. Но она смолчала о той боли, теперь знач гораздо больше. Зная каких усилий для него будет стоит отпустить ее. Снова. И она обещала ему, что вернется. Обещала ему это словами, прикосновениями, поцелуями и тишиной. Она вернется и он снова сможет дышать так же спокойно как сейчас.
[indent] Их прощание в Килманроке было кратким и Морриган твердо была намерена не оборачиваться, не смотреть на то как они уплывают. И все же обернулась. А затем решительно направилась в самое сердце города, приказав себе больше не отвлекаться.
[indent] Килманрок был крупным городом, столицей баронства, портом, в котором всегда можно было узнать последние новости, если уметь слушать. И Мурена умела. Она прятала лицо в тени теплого плаща, защищаясь от промозглого зимнего ветра. Она скрывалась в тени высоких зданий, прячась от слишком назойливых взглядов. И задавала правильные вопросы, чтобы в конце концов получить ответы от которого тонкие волоски на ее руках начали неприятно шевелиться.
[indent] Она могла бы сразу не теряя времени направиться в Нентхолл, где как она узнала магистры приказали как можно быстрее оказаться каждому из стражей, не имеющих другого приказа. Но вместо этого Морриган разыгрывает представление, подставляясь так глупо, что ей даже становится обидно, что местная стража купилась столь просто и оказывается за решеткой в местной тюрьме.
[indent] Чародеи в этих землях были не в почете и знал об этом каждый хоть слегка способный обходится без материнской юбки. К чародеям, наделенным талантом Стражей душ относились чуть лучше, но каждый хоть слегка думать знал, что терпение это имеет свои границы и в подавляющем большинстве случаев никто предпочитал не признавать очевидное, ставя клеймо и навсегда разрушая совсем еще юные судьбы. Она повидала таких немало и услышав то, о чем шептались на улицах не потратила и лишнего часа на принятие решения. В худшем случае ей придется признаться в своем провале. Еще одном. В лучшем она сможет сберечь ни в чем неповинные души.
[indent] Часы в камере тянулись отвратительно медленно, заставляя Морриган изнывать от скуки, злости и нетерпения. Она весьма быстро запомнила часы смены караула, часы обхода и раздачи скудной пищи. План ее и в этот раз был предельно прост и оттого лишь он и имел наибольшие шансы на осуществление.
[indent] Тонкие шпильки, спрятанные на теле и необнаруженные стражей осторожно нащупывают рычаги в замке, пока Мурена чутко прислушивается к любым звукам — шагам в коридорах, стонах и ругани из соседних камер, журчания столь характерного, что она предпочла бы не думать как скоро по коридору вновь поползут ароматы столь далекие от запаха морской воды и ветра. Как только она нащупывает и почти готова открыть замок — из одного из коридоров слышатся шаги и тихий разговор. Морриган ругается сквозь стиснутые зубы и быстро вынув свои орудия из замка прячет их в темных растрепавшихся за проведенное здесь время локоны и отходит к дальше стене, усаживаясь на худую лежанку из не слишком свежей соломы.
[indent] — Она держалась за обломок мачты,
Но лучше б уж явилась на метле.
И боцман, сплюнув, выругался смачно
Про женщину на корабле, — затягивает она не слишком громко одну из песенок, что так любили местные моряки, как делала каждый раз, перед приходом стражи.
[indent] Пропитанная пьяною водой,
На палубу легла шматком медузы.
В глазах команды молнией немой
Сверкали «поздравления» с обузой, — продолжает напевать она, слегка ухмыляясь, думая о команде оставленного ею судна и том, как подозрительно сильно это описание походило на то как она впервые оказалась на их палубе, продолжая внимательно вглядываться в небольшое зарешеченное окошко на двери камеры, чтобы не пропустить момент, когда стража пройдет мимо.
[indent] Продолжая напевать куплеты она слышит как кто-то приближается к ее камере и заглядывает внутрь, встречаясь с ней взглядом. От изумления Морриган почти путает слова, а после и вовсе замолкает. Чтобы смачно выругаться, когда столь знакомый ей юноша с равнодушным видом сообщает кому-то, что это «не та, кто им нужен».
[indent] — Итан, чтобы тобой подавилась акула, Харгрейв! А ну верни сюда свою грязную задницу мальчишка и немедленно ответь какого кракена ты тут забыл?! — практически рычит она, стремительно прыгая к двери и вцепляясь пальцами в слегка ржавые прутья, стараясь выглянуть в коридор.
[indent] — Джемайма? Что вы… ладно не важно. Как и ваши вопросы. Слушай меня, девочка. В этой тюрьме держат как минимум одну девушку с нашим Талантом. Совсем юную и очевидно не обученную. Вытащи меня и давайте как можно быстрее найдем ее. Судя по тому, что я успела узнать, участь что уготовило ей Братство не слишком завидная даже по меркам обглоданных мальками костей, — Морриган ловит взгляд девушки и не дожидаясь ее реакции в два быстрых шага возвращается к своей лежанке, ловко подцепляет пальцами один из расшатанных камней и вынимает из допотопного тайника свой кинжал, что еще вчера ей принесли как и обещали местные агенты Ордена, что регулярно помогают страже обслуживать узников.
[indent] — Гаррет… с вами? — все же спрашивает она, заставляя свой голос звучать ровно и сама не зная на какой из ответов рассчитывает больше.